Ильф и Петров

Многие трагедии революции хорошо видны (как всегда, к сожалению, задним числом) на примере судьбы книг Ильфа и Петрова — любимого чтения советской интеллигенции, ставших сразу же бестселлером; во многих кампаниях знание книг чуть ли не наизусть было признаком “своего,” принадлежности к элите.

Авторы — профессиональные газетчики, очеркисты, то есть мастера фельетона, скетча, шаржа, зарисовки; так же они и построили по привычке романы (особенно первый); такое ощущение, что это не Остап Бендер движется по жизни, а, наоборот, это ему показывают один эпизод за другим и делают его героем. Это фактически серия фельетонов, объединенных общим обаятельным и талантливым героем и не менее талантливыми и обаятельными авторами. И в то же время романы — “моментальная фотография” (со всеми её недостатками) России того времени, написанного в уникальное время; перефразируя оригинал, можно сказать, что “Советского человека ещё нет, а русского человека уже нет” — есть только толпа “отвязанных” персонажей,” носящихся по житейскому морю без руля и ветрил (эдаких люфтменшей, Luftmensch) в момент, когда капитаны корабля, заведшего страну в один тупик, сцепились в мертвой схватке за право вести её в следующий.

Долгое время эти книги были для большинства из нас почти что единственным источником информации о жизни той странной эпохи (роман Растратчики В. Катаева и книги Мих. Булгакова были изданы и переизданы совсем недавно, и только единицы читали Б. Ясенского Человек меняет кожу.) И герои Ильфа и Петрова стали — явно вопреки желаниям авторов! — сразу же орудием идеологической войны. Ненавидящие Россию и всё русское увидели в них (и продолжают видеть — ср. книгу А. Курдюмова В краю непуганых идиотов. Книга об Ильфе и Петрове) “свинцовые мерзости русской жизни”; другие считают, что авторы-русофобы изобразили нам не ораву жуликов и простаков, а весь русский народ. Романы на деле не то и не другое: авторы отразили (как зеркало) НАСТРОЕНИЯ той эпохи — и со временем и сами поняли это. Так, Е. Петров писал:

“Мое представление о революции. Я всегда был честным мальчиком. Когда я работал в уголовном розыске, мне предлагали взятки, и я не брал их. Это было влияние папы-преподавателя. С революцией я пошел сразу же. Нэп поразил меня своим великолепием. Мне было обидно. Но я понял, что это уже какой-то жизненный фундамент. До сих пор я жил так: я считал, что жить мне осталось дня три, четыре, ну максимум неделя. Привык к этой мысли и никогда не строил никаких планов. Я не сомневался, что во что бы то ни стало должен погибнуть для счастья будущих поколений. Я пережил войну, гражданскую войну, множество переворотов, голод. Я переступал через трупы умерших от голода людей и производил дознания по поводу семнадцати убийств. Я вел следствия, так как следователей судебных не было. Дела сразу шли в трибунал. Кодексов не было, и судили просто — «Именем революции...». Я твердо знал, что очень скоро должен погибнуть, что не могу не погибнуть. Я был очень честным мальчиком. Но тут в нэповской Москве я вдруг увидел, что жизнь приобрела устойчивость, что люди едят и даже пьют, есть казино с рулеткой и золотой комнатой.”[1]

Хуже того, пережив свои психологические кризисы, революционеры и особенно их попутчики начала вовсе сомневаться с основных целях и ценностях революции:

“Ни в одном из современных энциклопедических словарей нет слов: честь, честность, любовь, верность, преданность. Когда происходила Октябрьская революция, эти идеалистические понятия были заменены ленинской формулой о том, что морально то, что полезно пролетариату. Но революция победила. Следовательно, лозунг «Морально то, что полезно пролетариату» должен быть заменен лозунгом — «Морально то, что полезно народу», то есть человечеству, проживающему в границах СССР и угнетенному человечеству в остальном мире. А если полезно народу, то полезно государству, которое этот народ действительно представляет. Государству полезна честность, преданность, верность. Еще год тому назад оно было на краю гибели только потому, что в партии было предательство и двурушничество. Почему же в школах до сих пор нет популярных учебников этики, которые с детских лет воспитывали бы в людях понятия честности, верности и любви. Была плоха буржуазия, которая пользовалась ими, чтобы утвердить свою власть. Теперь же, очищенные от власти денег, эти понятия, и только они, смогут привести наш народ к коммунизму.”(Из записной книжки Евгения Петрова)[2]

Поэтому к концу 20-х годов кто-то понял, что если не начать всё вновь, то революции “хана.” И хотя Сталин и его группа отказались от прямолинейного варианта антикультуры с её 100%-ным отрицанием основных ценностей и норм, предложенная ими “модель” тоже была далека от традиционного русского общества (что, собственно говоря, и предопределило и “оттепель” Хрущёва, и “перестройку” 1991 г.…) Сталинский отказ от варианта Ленина-Троцкого-Радека шёл во многом (возможно, по политическим, а, вероятно, и по личностным причинам) по алгоритму “шаг вперед, две назад…” Хотя говорилось о строительстве нового общества (во всех смыслах, в том числе ведь и в антимарксовом!), тем не менее отказаться от идей (или хотя бы риторики) “пролетарской революции,” “классовой борьбы,” “пролетарской культуры” с её пролетарскими ценностями и нормами поведения никто не захотел или не смог. Видимо, поэтому труды Сталина и пр. (Краткий курс истории ВКП(б), Вопросы ленинизма и пр.) полны цитат из Маркса, Энгельса, Ленина, утопистов, Чернышевского. Поэтому же и ругали Ильфа с Петровым (были даже идеи издать соответствующее постановление на уровне ЦК…[3]): даже юмористический авантюрный роман может стать в рамках антикультуры объектом политической борьбы.

[Они и сами отчасти дали для этого повод: по возвращении из США в 1936 г. они написали Сталину письмо с критикой идеи создания на юге СССР специального киногорода, объясняя это тем, что и американцы в современных условиях — то есть в 1936 г. — высказывали им сомнения в обязательности съёмок только в Калифорнии (желающие могут сами убедиться, посмотрев Унесённые ветром, снятый позже — и всё равно в основном в павильоне). Реакция Сталина была негативной;[4] суть его системы была — если человек полезен, его нужно использовать и давать ему дорогу; а от вредных нужно избавляться. Идея южного киногорода явно была инспирирована или поддержана Г. Александровым только что с успехом снявшим ПОЛЕЗНЫЙ системе фильм (Весёлые ребята), снятый именно на юге. И сам Александров, и его методы были весьма “голливудовы”; но при всём при том он снял фильмы, которые и до сих пор приятно смотреть: хороший ремесленник шьет по желанию заказчика…]

Сталинская модель была основана всё на тех же идеях антикультуры — если не на её ценностях, то уж точно на её организационно-технических приёмах (тотальная власть государства со вмешательством верхов в дела низов; секретность; безусловное подчинение: “ты начальник, я дурак…”) Сталин не смог или не захотел вернуться назад к России — как Монк в Великобритании “переигравший” всё назад после смерти Кромвеля. Поэтому его преемники (или может быть, убийцы?) просто продолжили дело антикультуры. Но к этому времени на Западе уже появились свои идеи перевода капитализма в анти_К — и куда более эффективным путём! Мавр (Хрущёв) сделал своё дело — и стал не нужен. Так Сталин ещё раз доказал, что строить новое можно только и исключительно с помощью мотивации человека, уважения к нему, любви (даже пирамиды древнего Египта строились вовсе не только и не столько на принуждении — но это уже другая тема…): сидя на коне можно завоевать государство, сидя на коне нельзя управлять государством.

Резюмировать можно так: в СССР в 1917 победили красные; в 20-е годы — красные готовили Вторую революцию, уже в мировом масштабе; в 30-х “розовые” передавили красных; в 40-х годах “розовые” решили ещё и белых додушить (ср. постановление против Зощенко и пр.) В 50-х годах — безусловная, безоговорочная победа красных “мировых революционеров,” приведшая к окончательному краху России.

В условиях начавшейся к 1930 году междоусобной гражданской войны между Мировыми Революционерами и умеренными любой человек попадал в ситуацию “Кто не с нами — тот против нас.” Волею случая Мировые Революционеры подхватили идеи и образы романов — и победившие первоначально в 30-х годах “розовые” (Сталин и его группа) не могли не среагировать — независимо от того, нравились ли романы и авторы кому-то лично или нет. Победа красных в 50-е годы и разрешение переиздать романы Ильфа и Петрова в 1956 г. (как и многие другие — Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль, Месс-Менд М. Шагинян, гашековского Швейка, позже к концу 50-х — собрания сочинений С. Есенина и А. Писемского —но без Взбаламученного моря!) опять-таки не означали возврата к России (и даже хотя бы возврата к 20-м годам…) [Нельзя, кстати, и горевать об их тяжёлой судьбине: 1 января 1939 г. Евг. Петров награждён был орденом Ленина. (см. Власть и художественная интеллигенция. 1917-1953. (Под ред. А. Н. Яковлева. Cост. А. Н. Артизов, О.В. Наумов). М., Международный фонд "Демократия," 2002  с. 700]